Я вчера цитировала Лютанса. Что творчество – это необходимое освобождение от образа, который в тебе живет. Наверное, всем знакома одержимость какой-то идеей. Только не внешней, внутренней. Тот же Жванецкий: "ПисАть, как и пИсать, нужно, когда уже не можешь терпеть". Не можешь терпеть! Разрывает! А это дивное ощущение, что внутри зреет нечто, и ты прислушиваешься, как оно развивается, с тревогой или с удовольствием. Мика в одном интервью сказал, что беременен то ли песней, то ли идеей, а в другом извинялся. Потому что окружающий его матриархат забурлил, что он неправ – говорить о том, чего не знает. И он сговорчиво признал, что неправ. Маме и тетям виднее, конечно. Строгого воспитания мальчик. Но другое слово для процесса вызревания идеи подобрать невозможно. Нет его. Сначала нечто в тебя проникает, разрастается и поглощает, потом ты либо сходишь с ума, либо от него освобождаешься. Это творчество. Или одержимость. Кому как повезло – зависит лишь от индивидуальной концентрации нечта, мне кажется. И развитости каких-то внутренних мышц, чтобы его из себя изгонять.
Ну, и поскольку работа у меня творческая... но это работа, то есть обязаловка... то задумываюсь. Получается, должно быть творчество. Но если у меня нет образа на заданную тему, требующего освобождения, то... что? Скажем, сложно отыскать в себе какую-нибудь животрепещущую идею рыбьего жира или сорок четвертого в этом месяце увлажняющего крема. Чтобы потом излить ее в текст, почувствовать себя хорошо, и было заметно, что оно как бы творчество. А не унылая заказная жвачка. Прикинула – выходит, что для автора-невольника, особенно копирайтера, самое ценное умение – сознательно населять себя образами. Насильно откармливать внутренних тараканов, "болеть" подсадными идеями, и выдавать яркие тексты. Слегка бредовые, но иначе никак.
И каким бы неприглядным ни казался этот процесс самоудовлетворения в стиле садо-мазо, но мне даже он недоступен. Потому что для погружения себя в творческий транс, тем более фиктивный, нужно отрешиться от реальности. Это как актерам сосредоточенно подумать о старых обидах, чтобы заплакать в кадре. А я – пишущий редактор. А редактор – это человек, который контролирует. Ту самую редакционную реальность, которая поминутно выдергивает из тумана вопросами "материал утвердили?", "фотки заказаны?", "циферки на помадах надо ставить?", "вопросы косметологу готовы?", "журналы диетологу отправлены?", "какие темы на следующий номер?"... Как в таких условиях можно быть пишущим, я понимаю с трудом. Под дамокловым мечом дедлайна приходится насиловать себя очень агрессивно: искусственное оплодотворение идеей, блиц-вынашивание, освобождение... Несложно догадаться, что чаще всего получаются уродцы. Еще и все этапы неприятны. А вот когда по любви, когда все естественно и не спеша... эх...
Может, поэтому я ментально весьма брезглива и очень критично отношусь к идеям, которые кто-то пытается внушить. Их уже столько во мне было, что... удиви меня, если сможешь. Журналист - тоже древнейшая профессия.